Да, он, Женька Осин, — голова! При такой площади и плотности огня дым будет маскировкой получше всех «естественных природных укрытий и углублений»… Потому что, если за командирским прицелом умный Осин, — танк уже далеко не мишень, совсем не мишень! — машинально нахваливал сам себя сотник, лихорадочно вращая по сторонам оптическими глазами дальномера.
— РУС–1, угол 10, опережение 7… Огонь!
— Есть огонь, командир!
— РУС–2, угол 12, опережение 8… Огонь!
— Есть огонь, командир! — неизменно отвечал наводчик–корректор, урядник Вася Звирькович, дублирующий контроль над РУСами (ракетными установками).
— Серега, чуть назад и вправо!.. — это уже водителю.
— Есть, командир!
— Хорошо! РУС–3, угол 14, опережение… Огонь!
Ракетные залпы, выстроившись густым частоколом разрывов, сразу загнали вражескую пехоту обратно в дым.
«Прятаться? Нет, не получится… Вот вам и болт с резьбой в «природное, естественное углубление»! — азартно пожелал сотник непонятно кому. — Так, теперь пулеметы, пора… Пусть прочешут все за огнем и дымом…»
— Вася, второй–левый пулемет! Веером на двенадцать…
— Понял, командир!
Второй крупнокалиберный пулемет по левому борту включился сразу, отдаваясь в наушниках глухим перестуком, похожим на тиканье внезапно заспешивших часов. Последовательное чередование бронебойных и плазменно–разрывных зарядов создавало особый эффект, сбивающий огонь и разгоняющий дым. Земля впереди и слева словно вскипела разом, как будто сама начала взрываться и подпрыгивать вверх. И этот живой ковер расстилался все дальше и дальше…
«К концу войны техника все–таки стала куда совершеннее. А начинали на каких гробах, страшно вспомнить…»
Мысль мелькнула, пропала, и он тут же забыл об этом. Пехоту они погнали обратно, но что–то там все–таки шевелилось. Похоже, часть накрытых залпами штатовцев осталась на месте.
«Точнее — местами! Отдельными местами и сочленениями! — с удовольствием перефразировал сотник. — Молодец Васька, лихо работает за пулеметом… Вы там пошевелитесь у меня… Для тех, кто еще шевелится, крупнокалиберка — самое милое для успокоения…»
Мельком глянув на шкалу показателей боекомплекта, Женя с удовольствием убедился, что он почти полон. Эти новые МП–танки класса «Батыр–8», может, слегка потеряли в маневренности, зато оружейные погреба расширены почти на 200 % против прежних «шестерок». Можно вести долгий бой, без оглядки на дозаправщиков, этих неповоротливых черепах, которые вечно теряются и отстают, таскаясь за атакующей бронетехникой так же уныло, как сирота из приюта за дядькой с конфетами…
«Вот так! Теперь — выдвинуться вперед и вниз и проутюжить броней, как мондовошек на белой скатерти… Хватит тратить на штатовскую сволочь недешевый боекомплект…»
А это что слева? — вдруг заметил сотник. Еще пехота?
— Серега — скачок на три часа! Пошел!
— Делаю!
«Верный», послушный, как хороший пес, вздрогнул всеми бесчисленными сочленениями, крякнул на гравитягах и рывком перескочил сразу метров на пятьдесят в сторону.
«Послушная машинка, хорошая машинка, хорошая… Пониженная маневренность у «Батыров»? Так уметь маневрировать надо, а не хлебалом сопли жевать!»
По чуть заметному дымному следу Осин понял, что неподалеку прошла ракета «рэкса», этой ручной установки для бронепехоты. Каверзная штука для танка! И как раз там, где они только что были.
А нету! У него, умного Осина, не только опыт, но и чутье…
Сотник снова завертел дальномером, осваиваясь с новой картинкой.
Именно — не в углублениях прятаться, а маневрировать! Вовремя менять позицию, вот что нужно… Точно — еще пехота! Эти свежие…
— «РУС–2», «РУС–3» — огонь по левому борту! Подсыпай, просыпай, Вася!
Конечно, когда туша МП–танка прет на пехоту, — это впечатляет. Со стороны! Только кроме впечатления нужен еще результат. Потому что танк — не бульдозер, переть на противника, как бык на ворота, — не его задача. Огонь и маневр — вот что такое танковый бой! Плотнее огонь, быстрее маневр — вот что такое…
«Все правильно, вот и этих гавриков остановили ковровыми залпами, выстилающими по квадратам площадь обстрела…»
Вот теперь, похоже, пора! Теперь действительно можно атаковать, почувствовал сотник.
— Рота, слушай мою команду! — звонко выкрикнул Осин по общей связи. — Атака в направлении 12–14, построение 2 на 3! Я и Самойлов — первые, остальные — замыкающие! Поехали, ребятишки! С Богом!
Наступил тот момент боя, который он так любил. Противник дрогнул, противник замешкался, противник уже готов податься назад — и в этот момент рубануть его бронированным клином, как топором по гнилому бревну. Чтоб только щепки, только труха, только ошметки посыпались во все стороны! И догонять, и стрелять, и давить, представляя выпученные от ужаса глаза под забралами…
Наверное, так же атаковали когда–то его предки, донские казаки. Рассыпались в лаву в конном строю и гнали, гнали…
Женя даже не видел, он просто чувствовал, как все пять ротных танков рванулись вперед на форсаже. Ребристая туша кажется неуклюжей, когда стоит, но когда начинает двигаться — другое дело. Это мощь, слаженность, быстрота, это натиск брони и огня, это огненный вал, который катится впереди могучих машин, сминающих и рвущих землю своими гравиподушками.
Танковая атака — это просто красиво, в конце концов! — всегда считал Осин. Так же красиво, как большой завораживающий лесной пожар!
Однажды, еще дошколенком, Женька Осин увидел лесной пожар на планете Тайга. Его поразило тогда — насколько он громкий. Огонь даже не гудел, не трещал, он просто ревел, надвигаясь неодолимо, как морской прилив. Это было по–настоящему страшно — видеть, как неотвратимо накатывается дымно–огненный вал, выбрасывая перед собой, словно пули и снаряды, красные искры и целые костры. Черные горящие ветви шевелились в огне, будто живые, словно сами деревья размахивали руками, взывая о помощи. «Но что тут сделаешь, как поможешь?» — ужасался, помнится, маленький Женька. Оранжевые мобили пожарников, что сновали за дымом и пламенем, казались такими маленькими и беззащитными по сравнению с разгулом стихии. «Нет такой силы, которая была бы сильнее!» — искренне думал он.