Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн - Страница 129

129

Он первым нарушил затянувшуюся паузу.

Правильно нарушил, вовремя, и сказал правильно, мысленно отметил Володя. Словно бы разрядил напряжение. Сотник ждал совсем другой реакции, мысленно уже приготовился орать и доказывать.

— Отступать пора бы, — рассудительно добавил Трофимыч. — Самое время пятки смальцем подмазать. Того гляди, изжарят нас здесь до углей, как нераскаявшихся грешников на адской кухне, прости, господи…

После таких слов все остальные оживились, задвигались и заговорили. А что?

Правильно говорит Трофимыч — отступать пора! Сколько могли — уже продержались, энергия в накопителях все равно почти на нуле, чего тут яйца высиживать? Была боевая задача, они ее выполнили, как положено выполнили, не уронили артиллеристскую честь. Теперь пора отступить к безопасным пещерам, прав старшина. Поддержать пластунов на остатках энергозапаса и взорвать установку. Раз такой приказ… Начальству виднее, конечно, а шкура своя, не казенная, одна на всю жизнь дадена папой с мамою…

— Господа казаки! — Налимов неожиданно встал, вытянулся, и вслед за ним все остальные вытянулись и замолчали. — Господа казаки… — он на мгновение смешался.

Володя всю жизнь не любил патетики, считал ее в чем–то сродни узаконенному идиотизму, но как иначе сказать?

— Командование укрепрайона благодарит вас… благодарит нас за отличную службу и меткую стрельбу! И я от себя добавлю — спасибо, братцы! Это все!

— Рады стараться, ваш бродь! — ответ был негромким, не очень дружным, но главное — достаточно бодрым.

Командование укрепрайона, конечно, и не подумало никого поблагодарить, слишком озабочено было эвакуацией собственной задницы. Пришлось сделать это за коменданта. И пошел он… Именно туда!

— Что, старшина? Похоже, во второй центрифуге больше брагу не погоняешь? — спокойно и как мог весело спросил Володя. — Жалко вторую–то?

— Так точно, ваше благородие! Похоже на то, — Трофимыч как будто виновато, как–то совсем по–домашнему развел руками. — Ажник сил нет, до чего жалко взрывать! Собственными руками–то… Это ж не центрифуга, это ж благословение божье, так раскручивать–то… Брагу гоняла, как Егорий Победоносец бесовскую рать, прости меня, Господи, за все грехи разом…

— Я понимаю, — хмыкнул сотник.

Про себя Володя отметил, что ответ Деда прозвучал очень уважительно. И само обращение — не Володенька, не мил человек! — ваше благородие, подчеркнутое обращение к командиру.

Непривычно слышать от властного старшины…

Планета Казачок. 9 ноября 2189 г.

Территория 4–го укрепрайона.

11 часов 55 минут.

Крупнокалиберный пулемет на высотке не замолкал. Тявкал себе и тявкал. Нервно, зло, а главное, почти непрерывно. В точности, как щенок, облаивающий из–за забора соседскую кошку…

«А почему щенок? Откуда вдруг вынырнуло такое сравнение?» — подумал я.

Да, от непрерывной работы металлокерамический ствол, видимо, перегрелся, вот и звучат в очередях взвизгивающие живые нотки. Похоже, что эта механическая сволочь по–настоящему разозлилась, раздухарилась и всерьез вознамерилась показать нашей бравой пехоте кузькинс мазер…

«Аптушка», конечно, слышно даже издалека. Автоматическая пулеметная точка, если переводить с армейского сленга. Слишком ровные очереди, слишком правильные паузы, слишком четкая работа по секторам. Лево, право, центр, огонь вперед, огонь назад и опять все сначала. Очереди так и выписывают правильные, методичные зигзаги по склону холма. Люди никогда так правильно не стреляют, только автоматика. Если бы не эти нервные взвизгивания…

Раздражает!

Мозгов у железяки не больше, чем у самонаводящейся боеголовки, а туда же — нервы, эмоции! У меня, может быть, тоже нервы, как струны, а эмоции выкаблучивают чечетку под барабанную дробь, но я же не плююсь вокруг себя бронебойными и плазменно–прожигающими. «Совесть надо иметь помимо всего!» — как любит повторять Пастырь.

Да, злит! Словно там, на высотке, на холме с обильной каменной россыпью, не тупая механика, едва осознающая систему определения «свой–чужой».

Нет, кто–то из солдат противника там наверняка сидит. Может, чаек попивает. Обстоятельно и шумно прихлебывает из жестяной кружки размером с четверть ведра, представил я. Наблюдает за работой самонаводящейся автоматики. Любуется через неприметные амбразуры.

Я понимал, что это бред собачий, не может такого быть, но тем не менее отчетливо представил себе толстопузого казака, вольготно расположившегося в бункере на высотке. Шаровары с фирменными лампасами, гимнастерка расстегнута до пупа, фуражка съехала на затылок, морда красная и довольная. Рядом пыхтит самовар, исходя паром… Просто карикатура из дебильно–патриотической брошюрки «Миссия демократии». Для полноты образа не хватает только красной надписи «samogon» поперек пузатого самовара…

А все же злит почему–то именно механика. Именно она достала своей несгибаемой правильностью…

Впрочем, злиться нельзя… И раздражаться нельзя… «Спокойней надо. Именно от слова покойник! — подумал я. — Холодно, рассудительно, можно даже сказать, индифферентно, как этот самый спокойный–спокойный…»

Фонтаны очередей ощутимо сместились влево, и я рванулся вперед на форсаже брони. Одним движением пересек открытое простреливаемое пространство и шлепнулся в безопасности за каменными зубами–скалами. Их крупнокалиберка не пробьет, их и снарядами не расшибить, камни основательные.

Метров пятнадцать выиграл, не меньше!

129